Дина Рубина: чтиво экстра-класса

Прошло уже больше 15 лет с тех пор, когда мне в руки впервые попала книжка Дины Рубиной – это был роман «На солнечной стороне улицы». Я «проглотила» его моментально и была потрясена не только его содержанием, но и ярким, удивительно осязаемым, «вкусным» русским языком. За первой книгой последовали другие, благо, среди друзей были ее фанаты. Прочитав 4 или 5, я с удивлением обнаружила, что, в отличие от многих других авторов, Дина Рубина не приедается. Впрочем, постепенно все-таки стала понимать, что ее эссе и путевые очерки мне нравятся больше, чем повести и романы, хотя я по-прежнему была готова читать и то, и другое.

Была и еще одна небольшая проблема, осложнявшая мои в целом безоблачные отношения с этим автором. Воспитанная на том, что хорошая книга – это «учебник жизни», а писательство, в идеале, – социальное служение, я тщетно пыталась сформулировать для себя важные жизненные вопросы, которые ставит в своих романах Дина Рубина. И только читая (как всегда, взахлеб!) трилогию «Русская канарейка», я поняла, что никакого особого «мессиджа», как сейчас выражаются, там нет. Есть только лихо закрученная интрига, яркие, запоминающиеся образы героев да волшебное умение автора увлекательно описывать мельчайшие детали жизни. В 2019 году после чтения начала «Наполеонова обоза» мне впервые не захотелось гнаться за книгой – в результате я ее так и не прочитала. А во время пандемии (или чуть раньше?), когда появилась возможность смотреть встречи авторов с читателями в режиме онлайн, выяснилось, что и в этом качестве Дина Рубина мне не особо интересна, тем более, что почти всё, о чем она рассказывала, уже было описано в ее книгах. С тех пор я перестала следить за ее творчеством.

Но недавно ЛитРес подкинул мне книгу Рубиной «Одинокий пишущий человек», вышедшую в 2020 году. Я открыла пробный фрагмент и прочитала первую фразу: «Много лет я обдумываю странную книгу, для читателя, может, и скучную: книгу про то, как книги пишутся». И – поняла, что залипла, и книжку придется купить…

Вышло в итоге забавно. Читая книгу, я словно заново пережила всю историю собственных взаимоотношений с писателем – оказывается, бывает и так! Сначала был привычный запой, погружение в ее говор. Завораживающий, манящий за собой… Недаром Рубина признается:

…Я ненасытна в заглатывании огромных кусков мира; в творческом отношении я – какая-то бездонная утроба. Мне все интересны, всех жалко, всех бы согрела, всех бы описала, всех бы убила.

Это называется плодотворный подход к выбору тем.

С этим не поспоришь: рассказчик Рубина редкостный.

Но скоро (притом, что книга не сказать, чтобы очень велика) я начала останавливаться и делать перерывы, которые становились всё чаще. С одной стороны,  чем дальше, тем больше попадалось самоповторов. С другой – всё большую долю в повествовании стало занимать описание литературного и окололитературного процесса. А здесь Дина Рубина оказалась, не в последнюю очередь, очень прагматичным коммерсантом, стремящимся «продать рукопись» как можно дороже. Стало понятно, почему она не понравилась мне во время встречи с читателями. Рубина честно признается, что подобные «гастроли» для нее – это хорошо просчитанная работа по раскрутке очередной книги, предусмотренная договором с издательством. Особого удовольствия от таких встреч она не испытывает. Это было заметно…

Да и во время творческого процесса писатель, как выяснилось, не забывает думать о читателе. Вот только один ее совет начинающим:

Для того чтобы грудь вашей юной героини запомнилась – не герою, разумеется, тот без ума от одной мысли, что эта грудь существует, – а читателю, стоит пометить это сокровище, абсолютно обычное в многомиллионном ряду прочих грудей, какой-нибудь милой укромной приметой.

В этом – вся Рубина. С одной стороны, грудь (деталь) для нее не менее важна, чем глобальные образы и идеи (а, может и более…) С другой, судя по ее же признаниям, Дина Ильинична постоянно балансирует на грани упоения творчеством, которое бьет фонтаном, и трезвого расчета на вкусы читателей.

И всё же одержимость творчеством, видимо, первична. Иначе не было бы в книге этих строк:

Сейчас я просто не могу не работать: чем дольше живёшь, тем пронзительней и ярче видишь невероятную многогранность жизни. И не успеваешь перебегать с одной дорожки на другую – по каждой бежит воображение, жадно срывая по пути приметы и лица, слова и признания, запахи, звуки, сердечные спазмы счастья и тоски…

Ты бежишь всё быстрее, ибо в творчестве всё иначе, чем в жизни: в творчестве возраст – подспорье, огромный опыт и тренированный ум, вышколенный характер и отточенный стиль. Ты бежишь, с горечью понимая, что не так уж много времени у тебя осталось.

С годами у тебя остаётся такая малость: утренние часы, чашка кофе и твой письменный стол.

С годами у тебя накапливается целый мир: твои утренние часы, твоя чашка кофе, твой письменный стол… А ещё слова, безбрежный океан слов и безбрежный океан судеб.

Или вот таких:

Одинокий пишущий человек тоже предназначен для своего дела: для писания книг. На это заточен его мозг, настроен его слух, обречён его позвоночник. И пока не настигнет нас старческое слабоумие, разговоры об усталости я считаю кокетством.

Это можно было бы назвать даже признанием в графоманстве – если бы не уровень текста…

Дочитав книгу, я наконец поняла, чем для меня является Дина Рубина. Она – не свидетель и не исследователь жизни. Она – сказочница. Все ее романы и повести – сказки для взрослых про то, что, несмотря на кучу ужасов, мир прекрасен. Они развлекают, подбадривают, успокаивают, ненавязчиво напоминая тривиальные истины вроде той, что помнить предков – это хорошо. Словом, делают то, что и должны делать сказки.

Такие книги иногда нужны даже таким прожженным филологам, как я. И все же подобные тексты я отношу к разряду чтива, даже если они – экстра-класса…