В защиту новодела

Еще несколько дней назад я была убежденной противницей «муляжей» — исторических зданий, снесенных до основания, а затем заново построенных на том же месте в тех же формах. Толковала о некоем «духе времени», «энергетике мастеров», пропитавшей камень… Нет, умом я, конечно, понимала: не будь тех самых «муляжей» — не видать нам ни знаменитого Петродворца, ни пушкинского Михайловского, ни старых Дрездена с Варшавой…
Всё изменилось буквально в один день. Гуляя по Москве, я впервые забрела в Высоко-Петровский монастырь. Причем зашла туда не с парадного входа, а из Крапивенского переулка. Там некогда находилась усадьба попечителей монастыря бояр Нарышкиных. Мать Петра I, Наталья Кирилловна, – урожденная Нарышкина, многие представители этого рода были похоронены на кладбище монастыря и в Благовещенском соборе, который возведен в 80-е годы XVII века по указу братьев-соправителей Петра I и Иоанна V.

Бывший двор Нарышкиных со временем стал монастырским хоздвором. Примерно так он выглядит и теперь – аккуратный, но без лоска, окруженный облупившимися фасадами. Меня в нем, прежде всего, пленили две крытые галереи. Одна тянется вдоль так называемых Нарышкинских палат, другая – по южному фасаду храма Преподобного Сергия Радонежского, построенного в самом конце XVII века по указу Петра I в стиле, который сейчас называют Нарышкинским барокко.

Такие галереи на Руси – нечастое явление. Хотя когда-то открытые гульбища были в моде, до наших дней большинство их не сохранилось. Как правило, через некоторое время арки закладывали кирпичом, превращая во внутренние помещения храмов и палат. Климат у нас, знаете ли, не итальянский, и даже не среднеевропейский…

В северо-западном углу двора я увидела еще одну примечательную деталь – низкую широкую арку, соединяющую два двора. Верх арки служит мостом между Сергиевским трапезным храмом и вторым этажом Братского корпуса. Подойдя поближе, я увидела, что на гульбище у южной стены Сергиевского храма стоит около десятка старинных каменных саркофагов, явно перенесенных сюда с другого места.

На многих можно различить родовые гербы. Печальная, но, в общем, привычная картина для монастырей, переживших советское «перепрофилирование» в жилой или производственный фонд, а Высоко-Петровский сочетал в себе и то, и другое.
Однако, пройдя сквозь темную арку, я словно попала в другой мир, празднично сиявший под ярким весенним солнцем. Было очевидно, что даже стены церквей со стороны главной монастырской площади подновляются чаще.

Посредине двора стоит небольшой храм замысловатой формы, покрашенный в ярко-кирпичный цвет. «Стилизация?» — мелькнуло в голове. Оказалось, наоборот, самая старая постройка монастыря, собор Петра Митрополита. Судя по летописям, он был построен еще в 1514 году Алевизом Фрязиным и стал первым каменным зданием монастыря. Впрочем, за 600 лет собор неоднократно обновлялся и заново освящался, а в 1689-90 г.г. был окружен белокаменной галереей (привет от тех же Нарышкиных!). Кстати, еще через четверть века, в угоду новым вкусам, в храме были растесаны окна…

Сергиевский храм и проходная арка, вид с парадного двора
Впрочем, все это я узнала, вернувшись домой и зарывшись в справочники. Менялся не только Петровский собор. С изумлением я прочитала, что живописные галереи Сергиевского храма, которыми я залюбовалась, построены в … 60-е годы ХХ века, во время первой после Октябрьской революции реставрации. Оригинал же был разобран за ветхостью еще в 1808 году, простояв чуть больше 100 лет. Тогда же снесли и арку, соединявшую храм с братским корпусом.
Вот тут-то я и задумалась…
Считается, что между научной реставрацией и небрежным (как принято говорить) воссозданием внешнего облика с использованием современных технологий – дистанция огромного масштаба. По крайней мере, для искусствоведов и любителей старины. Но так ли она на самом деле велика, если я, неплохо разбираясь в архитектуре, без колебаний приняла новодел полувековой давности за конец XVII века? И – с другой стороны: всегда ли оправдана «научная реставрация», возвращающая зданию «первозданный облик», утраченный им столетия назад? Особенно – если достоверных сведений о том, как именно оно выглядело, нет, и работа ведется «по аналогии»? Не оттого ли старейший храм кажется едва ли не новоделом?
Думая об этом, я вспоминаю дотошных немцев. Восстанавливая свои памятники архитектуры, разрушенные во время второй мировой, они делают так, чтобы можно было без труда отличить оригинальную деталь от современного воспроизведения утраты. Например, новые камни в стене всегда более светлые или гладкие, чем старые, хотя полностью повторяют их форму. Но у нас другие традиции…

Собор св. Пантелеймона в Кёльне
Понимаю, что в сегодняшней Москве угроза превратиться в новодел нависает над зданиями, которые еще живы, но находятся в аварийном состоянии. Их реставрация баснословно дорога, к тому же, в результате часто получается объект, которому трудно найти выгодное применение. (Попробуйте устроить офисы или отель в анфиладе комнат!) Так, может быть, стоит честно признать, что у зданий тоже есть свой век, и обновлять старые дома, бережно сохраняя детали фасадов и интерьеров (вроде дверей, лепнины или изразцовых печей), а не деревянные перекрытия позапрошлого века?